Вот така в мене є свіжа стаття :) (фрагемент однако)

Сегодня такие личности, как Даниель Дефо и Джонатан Свифт, известны нам прежде всего как писатели, оставившие «бестселлеры» своего времени. Однако в конце 17-начале 18 века современники знали этих людей совсем в другом качестве – это были первые журналисты.
Издаваемые английскими писателями журналы («дневники») стали мощным орудием формирования общественного мнения. Лорд Болингброк, «тори», бывавший и премьер-министром, и лидером оппозиции в 18 веке, первый назвал публику «новым форумом», на котором обсуждаются все действия властей, а читателей – «четвёртым сословием».
«Ревью» Даниэля Дефо считается первым партийным СМИ – это издание отражало точку зрения вигов, независимо от того, пребывали они у власти или в оппозиции. Своей целью Дефо считал воспитание в гражданах «духа партийности», на деле же он и другие первые издания такого типа – «Обсерватор» Татчина, «Экзаминер» Свифта, «Крафтсмэн» Болингброка формировали «дух публичности».
В 1695 году английский парламент отменил предварительную цензуру изданий, что в первую очередь сказалось не на книгоиздательстве, а именно на журнализме. Несмотря на протесты королевской власти, депутаты выступили против предварительной цензуры, объясняя это технической невозможностью – одно дело цензурировать книги, выходящие «раз и на века», совсем другое дело – периодику, которая выходит каждый день во множестве мест из разных рук.
Двумя самыми влиятельными журналами того времени стали «Меркатор» и «Бритиш Мерканч», которые тут же вступили в жестокую конкурентную борьбу за читателя. Появились правительственные издания – «Лондон Газетт» и «Лондон Джорнал», причём последнее в 1722 году впервые опубликовало стенограмму заседания парламента, чем вызвало огромный резонанс в обществе.

Особенности первой журналистики. С целью удержать читателя и иметь обратную связь с ним, первые журналисты наладили два качественно новых, не существовавших ранее института – подписка и корреспонденты.

Подписка заключалась в том, чтобы обезопасить читателя от неполучения важного номера – во время обострения событий журналы и газеты раскупались в десятки раз больше, и при ограниченном тираже риск не получить горячий номер именно в такие дни резко возрастал.
Кроме того, власти часто проводили акции по изъятию неугодных экземпляров из мест массовой продажи, правда, под видом «наведения порядка», разгона нелегальных торговцев, борьбой с нищими. Однако почта и частная переписка оставались неприкосновенными для таких действий, поэтому подписка означала, по сути, просьбу автору регулярно высылать своё «письмо» читателю.
Наличие подписчиков дало огромный козырь в руки людей, занимавшихся «меркантильной», коммерческой составляющей изданий – они имели гарантированное количество экземпляров, которые уже заранее «куплены», предоплачены, и проще ориентировались в рисках и новых инициативах по осваиванию рынка читателей.

Корреспонденты – буквально «те, кто ведут переписку», «дописувачи». Это новый институт, который формировался в результате подписки. Многие читатели умели и, рано или поздно, хотели сами что-нибудь написать в общий журнал («дневник») – к этому располагал сам формат частной переписки при получении номеров по подписке.
К середине 17 века читатели-корреспонденты стали важнейшим компонентом журнала – в каждом номере редакторы публиковали материалы своих читателей, одни из которых с гордостью хранили номера со статьями подписанными своим именем, другие предпочитали писать анонимно.
Об оплате труда корреспондента тогда никто попросту не думал, наоборот читатель писал в журнал, чтобы улучшить качество издания, за которое он платит деньги как подписчик или покупатель.
Качество работ первых корреспондентов было очень высоким, в первую очередь из-за высокой грамотности этих людей и высокой мотивации писать свои корреспонденции. Корреспонденции стали отличительным коньком журнализма, а также механизмом появления наиболее важных и резонансных сведений.
Так, с начала 1730-х годов два соперничавших журнала – «Джентельмен’с Мэгезин» и «Лондон Мэгезин» – начали публиковать сведения своих корреспондентов прямо из «секретных» заседаний парламента. Анонимными (как правило) корреспондентами были сами депутаты – члены палаты лордов и представители общин, которые к тому времени были активными читателями этих журналов.
Именно тогда появилось слово «сенсация», правда в другом, непривычном для нас значении – «новость, сведение, которое придаёт новый смысл событиям и прежним новостям». Именно так расценивали читатели инсайдерские объяснения самих депутатов.
Реакция парламента, во многом сохранявшего ещё инерционные черты феодально-сословного братства, была резкой, но беспомощной: один за другим следовали законодательные акты, прямо запрещавшие публиковать сведения о прениях в парламенте, а в 1738 году последовал акт, запрещавший вести записи во время дебатов самим парламентариям – т.к. сами же депутаты охотно «сливали» сенсации в английские журналы.
Опубликованная журналом «Ивнинг Пост» в 1771 году очередная стенограмма парламентских слушаний вызвала громкий скандал и положила начало «юрилической революции»: мэр Лондона, при поддержке лидеров других местных общин, отказался выполнять решения о закрытии этой газеты, и серия аналогичных судебных процессов по всей стране отказала парламентариям в праве запрещать публикацию сведений о работе парламента. Жестокий удар парламентской «конфиденциальности» был нанесён в те же годы изданием «Монинг Кроникл», которое опубликовало статью «Мэмори» - автор публикации, корреспондент Вудфалл, воспроизвёл при помощи своей уникальной памяти 16 полос парламентских дебатов слово-в-слово, чем довёл до абсурда запрет на запись дебатов.
В 1803 году произошло знаковое событие – спикер парламента выделил место в галёрке парламента специально для журналистов, которые целое столетие вынуждены были проникать в парламент нелегально, часто не только по поддельным документам, но и в гриме. В 1832 году радикальными парламентариями – поголовно тайными корреспондентами журналов – был принят «Билль о реформах», в которых парламент прямо обязывался публиковать свои материалы «для удовлетворения потребностей гражданского мнения», и после долгого сопротивления в 1834 году в новом здании парламента были заведены трибуны для протоколистов.
Миссия «корреспондентов» была выполнена – публицистика, журналистика, местные общины и «четвёртое сословие» (читатели) после вековой борьбы добились коренных изменений в сторону открытости власти, и перед журналистикой встали уже другие задачи – больше не требовалось прикладывать огромные усилия для получения информации из-за правительственных кулис.

И познавательно, и интересно...
Вот жили люди - ни интернета тебе, ни диктофонов, ни мобильников...
а проблемы те же, и мало что изменилось.......

Ждем полную версию. С интересом.

Понятие «четвёртого сословия» (читатели – критики – налогоплательщики – граждане), введённое Болингброком, во Франции трансформировалось в слово «Публицитет», в Германии – «Öffentlichkeit». Оба слова вмещают сразу два понятия – «открытый» и «общественный».

Эффект обратной связи.

Примерно с середины 19 века бумажные газеты и журналы являются, в принципе, такими, каковы они и сейчас. Характерной особенностью событий, последовавших в развитии журналистики после «победы корреспондентов», стало размытие аудитории журналов и газет, известное как «эффект бумеранга».
Как мы помним, отцы-основатели журналистики Свифт, Дефо, Татчин, Болингброк мечтали о создании партийной прессы, как орудия для формирования и воспитания партийных граждан. В 18 веке эти и сотни других издателей поломали немало копий для того, чтобы граждане перестали быть пассивными и начали открыто декларировать свои политические симпатии (надо сказать, что после серии гражданских войн 17 века такие призывы воспринимались многими обывателями, как сумасшествие или демагогия, потому что в каждой семье были пострадавшие или убитые именно из-за открытой демонстрации своих симпатий).
Даже парламентские депутаты в течение 18 века усиленно боролись против попыток разделить их на партии – одни делали это из соображений безопасности, другие искренне считали, что «такие как Болингброк» пытаются посеять вражду и рознь в парламенте, а также – системное противостояние парламента и короны (что, в сущности, и вправду было целью Болингброка).
Именно по этой причине парламентарии и политики презирали анонимных «корреспондентов», которые выдавали конфиденциальную информацию «публике», расценивали их как предателей.
В 18 и даже 19 веке парламентарии не только призывали граждан «не в коем случае не делиться на партии», но и много раз принимали устрашающие акты, запрещавшие, например, обсуждать политическую ситуацию в кафе, а тем более – уличные собрания с такими обсуждениями. Журналистов как класс обвиняли в намерении сеять смуту и раскалывать страну на враждебные лагеря, с том чтобы увеличивать свои и без того уже «немыслимо разросшиеся» тиражи. Такие речи произносили не только депутаты и лорды, но и члены королевской династии, чьё мнение в Англии значило ещё очень много.
Нельзя сказать, что читатель осознавал себя «четвёртым сословием», как об этом мечтал Болингброк, и полностью разделял взгляды журналистов. Более того, в связи с основанием институтов обратной связи – подписки и корреспонденций – читатель, наоборот, сначала неосознанно, а потом и вполне ощутимо начал сам влиять на газеты и журналы.
В 18 и 19 веке в Англии уже вовсю действовали читательские клубы, в которых работа журналистов подвергалась беспощадной критике. Каждое недостоверное сведение в журнале, по мнению лидера клуба «Резонёр» Фокса, является попыткой расторгнуть контракт о подписке со стороны издателя. В качестве борьбы против непроверенных «сенсаций» (вот когда это слово начало приобретать отрицательный оттенок) Фокс предлагал бойкотировать подписку. Такие бойкоты действительно имели место, и они наносили огромный ущерб изданиям, а многие из них были закрыты ввиду банкротства.
Оставшиеся издания, конечно же, реагировали на саботаж и критику со стороны читателей, так как полностью финансово зависели если не от подписки, то от продаж. Кроме того, институт «корреспондентов» также оказывал обратное влияние читателя на газету – редактор публиковал не только то, что ему самому было интересно, но и то, что, как он понимал, больше всего интересует его читателей. Среди корреспондентов стали появляться «любимцы публики», которые диктовали свои условия изданию – уйди автор в другую газету, и издание могло лишиться значительной части аудитории.
Таким образом, эффект бумеранга ударил и по самим масс-медиа. Пытаясь воспитать критически настроенный класс читателей, который, по замыслу «отцов-основателей», должен был остро критиковать и контролировать власть, корону и парламент, журналисты «воспитали» и нового контролёра над самими собой – ибо читатель спешил направить свой гнев в первую очередь не на государство, правительство или власть, а на само издание.

Новый журнализм.
В поисках «нового издания», которому можно было бы доверять (со стороны читателей), и «нового читателя», на которого можно было бы положиться, в 1785 году произошло заседание читательских и журналистских инициативных групп в клубе «Таймс». В том же году было объявлено о начале выхода качественно нового издания – «газеты для читателей», получившей то же имя «Таймс».
С годами и не сразу, но издание вышло на некий новый (теперь уже – классический) способ существования независимой газеты.
В отличие от «журнала для писателя», где публицист воспитывал публику, а та вынуждена была читать его за неимением лучшего чтения, «газета для читателей» не ставила под сомнение ни правильности воспитания своего читателя, ни его уровня интеллекта, более того – «Таймс» не имела даже некого собирательного образа своего читателя, например, кто он – виг или тори, англиканец или пресвитерианец, наёмный служащий или работодатель.
Этим, по мнению новаторов, ликвидировалось слабое место первых журналистов – ориентация на определённую аудиторию, её радикализация и противопоставление другим аудиториям, в конечном итоге – раскалывание населения на клубы, контролировавшиеся «вершителями дум».
«Таймс» решила и вопрос с таким уже частым явлением, как «шантаж корреспондента». Многие издания рухнули у них на глазах, после того как два-три ярких корреспондента, читателя-писателя, объявляли о несогласии с редакционной политикой и уходили в другое издание.
«Таймс» решили отказаться от услуг корреспондентов-«шантажистов», введя такое привычное сегодня явление, как платный труд корреспондента. Теперь уже не независимый и гордый корреспондент диктовал условия газете, а редакция втолковывала своему автору, какого рода материал она хочет получить за деньги, которые получает корреспондент.

Публицисты взрывают страну…

Итак, английское общество, поначалу принявшее идеи публицистики Просвещения, решительно отказалось от услуг писателей-публицистов, как только заметило, что неконтролируемый автор, наделённый талантом и влиянием на публику, способен «взорвать мир».
В отличие от него, континентальное общество Европы, прежде всего французское, не отвергло такого варианта. Этому были предпосылки – на континенте феодально-монархическая диктатура имела более крепкие позиции, чем в Англии, и общество не страшилось «раскола такой ценой», как полностью разорванные отношения с властью (которую олицетворяли бесконтрольные дворянство и священство).
Парламентаризм в Европе был также развит значительно слабее, чем в Англии, и публицисты не обрели в нём ни врага, ни союзника.
Завидуя успехам английский журналистов, французы сетовали – дескать, на самую популярную газету «Меркюр де Франс», издаваемую раз в неделю правительством, спрос составлял всего 1600 экземпляров по всей стране, из них 900 – в провинции.
Конец разговорам об упадке и даже «невозможности» публичной журналистики в Европе положил смелый эксперимент просветителя Дидро – он начал на свой страх и риск издание авторского журнала «Преспектус» («Предвестник») на который в считанные месяцы объявилось 40 тысяч подписчиков.
Это был тираж, о котором могли только мечтать даже самые влиятельные газеты и журналы Англии (правда, в Англии насчитывались уже сотни изданий, конкурировавших между собой).
Большую, если не ключевую роль в развитии журналистики на континенте сыграл эмигрант из Англии, экс-премьер лорд Болингброк, который взялся реализовывать идеи «воспитания гражданина» и «четвёртого сословия» во Франции.
Объединившись в клуб эстетической фронды всему, что исходит от власти, французские просветители и их компаньоны-эмигранты предприняли сенсационную (во всех смыслах) попытку издания огромного публицистического труда, который получил название «Энциклопедия».
Новостей, как легко догадаться, там было минимум, однако новаторство большого коллектива талантливых обозревателей по-настоящему перевернуло взгляды французов на историю, своё место в ней, а также на государственный строй – каков он есть и каким должен быть. Впоследствии, рубя головы дворянам направо и налево, Робеспьер назвал «Энциклопедию» просветителей «»Вступительным разделом революции».
Такие таланты, как Руссо, Дидро, Вольтер, Мирабо не жалели времени и издавали с каждым годом всё больше «изданий по подписке», или «альманахов». Английские и немецкие эмигранты, закрепившиеся во Франции, поддавали существующий режим уничтожающей критике, рисуя взамен – в течение поколения читателей! – альтернативу в виде грандиозного будущего, какое ждёт Францию и всю Европу в случае установления буржуазной демократии.
Просветители, в большинстве сами не дожившие до великой (и ужасной) французской революции, не боялись расколоть общество, не останавливались, как сейчас можно заметить, и перед откровенными манипуляциями общественным мнением, хотя, скорее всего, манипуляции осуществлялись «искренне» и «чистосердечно».

… и что из этого вышло. Как ни парадоксально, французская революция, воспитанная и взращенная на публицизме и журнализме, в период своего могущества нанесла решительный удар по этим направлениям. Если в первые годы революции главенствовал декрет о свободе слова, а любое посягательство на неё расценивалось как угроза «свободе мысли», то в трудный период борьбы с контрреволюцией многие публицисты были казнены по удивительному обвинению – «отравители общественной мысли». После этого Наполеону уже не составило большого труда окончательно разгромить журналистику, заставив французов довольствоваться официозным журналом «Монитёр» и его провинциальными версиями.
Более того, в континентальной Европе со времён французской революции и до нашего времени, спустя более 200 лет, за журналистским классом закрепились такие клише, как «подстрекатель», «безответственный писака», «намеренный лгун». В течение 19 века власти континентальной Европы боролись со многими проявлениями журнализма, расценивая их как «злоупотребление свободами».

А далі? Так не чесно. Роздражнили, і - "що з того вийшло"? Дайош короткий курс історії журналістики!

Зацікавлений читач теж чекає продовження.............